Л. Г. Панова

ИСПАНСКАЯ КОПЛА:
МЕЖДУ ПОГОВОРКАМИ И КНИЖНОЙ ПОЭЗИЕЙ¹

В филологии XX века неоднократно делались попытки найти структурные, семантические, прагматические и прочие особенности лирики, которые отличали бы ее от всех остальных видов речевой деятельности. В набор отличительных признаков, ставший уже почти хрестоматийным, входят "закон единства и тесноты стихового ряда" Ю. Н. Тынянова (Тынянов-1965), принцип эквивалентности Р. О. Якобсона (повтор на разных уровнях — фоническом, лексическом, грамматическом и т.д. — как структурный принцип построения стихотворения, см. Якобсон-1975), теория отклонений и близкая ей теория выразительности языкового знака, теория лирической "коммуникативной ситуации" (см., например, Ковтунова-1986, Левин-1973). Однако, универсальность принципов такого рода не раз вызывала справедливые сомнения. В самом деле, наблюдения, которые возводятся в ранг закономерностей, соответствуют поэзии образцовой, идеальной, а не всей существующей, существовавшей или мыслимой поэзии. Например, весьма распространенная в отечественной филологии теория отклонений — поэтический знак становится выразительным в том случае, если он отклоняется от нормы или от общепринятых способов использования,— встретила критику в работах Э. Косериу. Его возражения сводятся к следующему: поэзия писалась и в те времена, когда литературные языки еще не были созданы и поэтам не от чего было "отклоняться"; в качестве примера Э. Косериу приводит "Божественную комедию" Данте, ставшую родоначальницей литературного итальянского языка (Coseriu-1985).

В этой статье будет рассмотрен новый для теоретической поэтики материал – копла (copla), малая форма испанского песенного фольклора; мы постараемся проверить, насколько закономерности, найденные для поэзии, соответствуют формальным особенностям коплы.

Традиционно коплой называли как вообще любое четверостишие испанской народной песенной поэзии, так и четверостишие, написанное 8-сложником с рифмовкой четных строк. Мы будем придерживаться второго, т. е. более узкого понимания.

Итак, будучи четверостишием, копла представляет собой то минимальное стиховое пространство, которое способно вместить и рассуждения, и небольшие сюжеты, и даже две ситуации (или даже два сюжета), которые рассматриваются параллельно. К этому необходимо добавить, что копла практически всегда содержит законченный лирический сюжет. Меньшее стиховое пространство — например, пространство испанских народных трехстиший или четверостиший с другой метрической основой и с меньшим количеством слогов,— уже не дают такого тематического и формального разнообразия; кроме того, тематически они нередко представляют «зарисовки», «наброски», а не законченные сюжеты.

К сожалению, русскому читателю, не знающему испанского языка, будет достаточно сложно оценить и почувствовать всю прелесть коплы. В русском фольклоре, как, вероятно, и в фольклоре большинства европейских народов, отсутствуют ее эквиваленты. Дело в том, что испанская копла сложилась в Андалузии в Средние века в результате взаимодействия по меньшей мере трех абсолютно разных культур — собственно иберийской (испанской), арабской и еврейской. Не случайно и то, что для родоначальницы малых форм испанского песенного фольклора – вильянсико — можно с большей или меньшей достоверностью указать время рождения. Хотя в настоящее время копла существует в самых разнообразных диалектных и региональных (в том числе латиноамериканских) вариантах, нас будут интересовать только коплы, исполняемые в Испании на испанском языке (castellano), иногда с андалузскими диалектными вариантами³ Мы рассмотрели 287 копл, преимущественно по русскому изданию Cancionero-1987.

Испанская копла по многим критериям должна бы занять особое место в классификации художественных произведений. С одной стороны, о копле можно говорить как о разросшейся пословице или поговорке, особенно если вспомнить, что пословицы и поговорки нередко имеют ритм и рифму (см. (20)). Коплу роднит с пословицами и поговорками еще то, что в ней тематически представлены "ситуации на все случаи жизни", однако при этом элементы народной этики в ней сведены к минимуму. Наконец, копла близка к пословицам и поговоркам тем, что отражает, как правило, не точку зрения отдельного человека, а коллективное сознание, коллективную психологию. С другой стороны, копла вплотную подходит к книжной (т. е. авторской) поэзии уже хотя бы потому, что она содержит в сжатом виде образы, темы, мотивы, которые исторически были подхвачены и развиты испанской книжной поэзией. Испанистике даже известны случаи, когда между коплой и книжной лирикой происходили взаимообмены: либо копла вставлялась в авторские тексты, либо авторские четверостишия теряли своего автора и входили в фольклорную песенную традицию. Копла близка к книжной поэзии еще и тем, что ее сентенции, выводы, сюжетные ходы всегда относятся к числу нетривиальных, а иногда и парадоксальных.

Тематически копла в самом начале своего существования представляла собой жалобы девушки на непостоянство возлюбленного, на несправедливости судьбы и т.д. (см. (19), (24)). Этот лирический цикл по-прежнему остается ядром всех известных собраний коплы. Со временем в копле нашли свое место наиболее типичные сюжеты из жизни и такие "узловые" моменты человеческой жизни, как рождение, смерть (см., например, (5), (9), (25)), а также поворотные моменты в человеческих отношениях — расставание, измена, замужество/ женитьба и т.д. (см. (18), (26)). Помимо этого во многих коплах содержатся целые сентенции и рассуждения, обобщающие человеческий опыт (см. (2), (12), (13), (22), (27)).

Поскольку основная тема коплы — "человек в жизненных обстоятельствах", а обстоятельства эти — из числа тех, которые происходят с каждым человеком, то и лирический герой (или субъект этой ситуации), получает, как правило, наиболее обобщенные характеристики. В копле он часто обозначается при помощи относительного местоимения quien (кто) (см. (2)), el que (тот, который) и даже nadie (см. (22)), ninguno (никто) и т.д. ; кроме того, субъектами ситуации нередко бывают все люди — nosotros (мы); todos (см. (2)), todo el mundo (все) или классы людей – например, las mujeres (женщины) (см. (2), (13)), el pobre (бедняк), el rico (богач), см. (24), el hombre (22) и т.д. ; в трех последних случаях отнесенность к классу создается определенным артиклем и существительным в Ед.ч.  Ср.: (2) Quien se fía de mujeres / muy poco del mundo sabe, / que se fía de unas puertas / de que todos tienen llave {Кто доверяет женщинам, / тот плохо знает мир [досл. мало знает о мире]; /потому что он доверяет [таким] дверям, / от которых у каждого есть ключ}. Обобщенность ситуации и участвующих в ней героев зачастую создается и в том случае, когда субъектом ситуации является yo (я) и tu (ты), потому что контекст не дает никаких оснований для того, чтобы определить их пол, приблизительный возраст и социальную роль (см. (5), (1) и др.).

С другой стороны, некоторые сюжеты коплы приближаются к сюжетам книжной поэзии тем, что герои в них наделяются социальными и возрастными характеристиками; среди наиболее типичных социальных ролей — novia/novio (невеста/жених), hija/hijo (дочь/сын), mujer/marido(жена/муж), madre/ (и – значительно реже -) padre (мать/отец). У таких героев в копле есть набор наиболее типичных действий; в том случае, если сами герои прямо не называются, их принадлежность к той или иной категории устанавливается по контексту, ср. девушка/женщина в роли Я-субъекта (см. (6), (14), (17)) и адресата (см. (8)); мужчина в роли Я-субъекта (см. (7), (10)) и адресата (см. (6)). Гораздо реже в копле называется город или место рождения лирического героя, а также его профессия и т.д. Ср. (3) Adiós, Málaga la bella, / tierra donde yo nací; / para todos fuistes madre / y madrastra para mí. {Прощай, Малага, красавица, / земля, где я родился; / ты для всех была матерью / и мачехой — для меня}. Что же касается собственных имен лирических героев, то они представлены единичными примерами. Согласно исследованиям, такие коплы могли «отколоться» от испанского народного романса и обрести новую жизнь уже в качестве песенного четверостишия. Ср. (4) María, si bien me quieres,/ No se lo digas al cura;/ que los secretos de amor/ son para la sepultura. {Мария, если ты меня действительно любишь, / не говори об этом священнику,/ потому что любовные секреты — / для могилы}.

Итак, копла всегда строится на развертывании одной или нескольких жизненных ситуаций, однако их развертывание может быть представлено по меньшей мере в трех наиболее распространенных моделях. Чисто повествовательная модель дает связный и законченный сюжет, естественно, с минимумом подробностей. Интересно, что в большинстве рассматриваемых четверостиший эта ситуация относится или к плану прошлого, или к плану настоящего; и в том, и в другом случае передается простая последовательность событий, ср. (5) Llamé a la muerte y le dije [две первые глагольные формы — Pretérito perfecto simple] / que viniera y me llevara [обе глагольных формы – Subjuntivo, Pretérito imperfecto], / y me contestó la muerte [Pretérito perfecto simple] / que sufriera y esperara [обе глагольных формы – Subjuntivo, Pretérito imperfecto]. {Я позвал[а] смерть и сказал[а] ей, / чтобы она пришла и забрала меня, /и мне ответила смерть, / чтобы я страдал[а] и ждал[а]}, см. также (3), (25); (6) El candil se está apagando [PERIFR со значением настоящего актуального]; / la alcuza no tiene aceite [Presente actual (зд. передает состояние)]; / no te digo [Presente actual] que te vayas [Subjuntivo, Presente]; / no te digo [Presente actual] que te quedes [Subjuntivo, Presente]. {Светильник гаснет [PERIFR], / в сосуде нет масла; / я не говорю, чтобы ты ушел; / я не говорю, чтобы ты остался}. Смена плана прошлого планом настоящего встречается в копле значительно реже; это объясняется тем, что прошлое в этом случае дается как жизненный опыт человека (лирического героя) (ср. (3), (16)), что влечет за собой некоторую индивидуализацию описываемой ситуации. Копла же, как мы знаем, предпочитает типизированные ситуации. Также жизненная ситуация в копле может напрямую соотноситься с планом будущего или с воображаемой действительностью, ср.: (7) Algún día querrá [Futuro simple] Dios / que la Pascua caiga [Subjuntivo, Presente] en viernes / y la luna en tu tejado / y yo en la cama en que duermes [Presente habitual или Presente как относительное время]. {В один (прекрасный) день Бог захочет, / чтобы Пасха пришлась на пятницу, / чтобы луна (упала) на твою крышу, / а я в постель, где ты спишь; зд. обыгрываются два значения глагола caer – ‛падать’ (о материальных предметах) и ‛падать, приходиться’ (о числах)}. Другая модель, условно — сравнительная, дает наложение жизненной ситуации на похожую ситуацию из мира природы, ср.: (8) Yo corriendo y tú corriendo [gerundio в обоих случаях заменяет личную форму глагола], / veremos [Futuro simple] cuál es [Presente intemporal] más firme, /yo como sol a buscarte, / tú como sombra a huirme. {Я бегу [досл. на бегу] и ты бежишь [досл. на бегу],/ посмотрим, кто выдержит дольше [досл. более вынослив]; / я, как солнце, чтобы искать тебя, / ты, как тень, чтобы убежать от меня}. Третья модель — это рассуждение по поводу жизненной ситуации или же сравнение нескольких жизненных ситуаций между собой. Обращает на себя внимание тот факт, что в большей части случаев эта модель предполагает взгляд на ситуацию с точки зрения этой культуры или этого народа, совсем как в пословицах и поговорках, ср. (9) Nacer sin querer nacer, / sin quererlo, padecer; / vivir sin querer vivir, / morir sin querer morir. [четыре инфинитивные конструкции]. {Родиться, не желая родиться, / не желая того, страдать; / жить, не желая жить; умирать [/умереть], не желая умирать}. В более редких случаях жизненная ситуация передается с точки зрения Я-субъекта, т. е. как в авторской поэзии, причем в большом количестве случаев восприятие субъекта вводится при помощи глагола querer, ‛любить/ нравиться’, ср. (10) No quiero mujer bonita / ni viña en camino real,/ que para coger el fruto / es menester madrugar. {Не хочу (иметь) ни красивую жену, / ни виноградник на королевской дороге,/ потому что чтобы собирать плоды/ необходимо рано вставать}. Наконец, встречаются в копле и смешение этих трех моделей, ср. (11) El querer es cuesta arriba / y el olvidar cuesta abajo; / quiero subir cuesta arriba,/ aunque me cueste [Subjuntivo, Presente] trabajo. {Любить — это [подниматься] вверх по склону, / а забывать — [спускаться] вниз по склону; я хочу подняться вверх по склону, / хотя бы мне это стоило [больших] трудов (зд. языковая игра, во-первых, на паронимии – cuesta, ‛склон’, и cueste (форма настоящего времени сослагательного наклонения от глагола costar, ‛стоить’), и, во-вторых, на многозначности глагола querer, который используется в двух значениях — ‛любить’ и ‛хотеть’}.

Количество синтаксических (и — `уже — глагольных) времен в текстах коплы ограниченно; используются те из них, которыми, во-первых, создается связность сюжета, а во-вторых, типизированность описываемой ситуации. Относительно полный перечень морфологических времен глагола, который по большей части совпадает с синтаксическими временами, см. в Esbozo-1997, Васильева-Шведе, Степанов-1990.

Синтаксические времена понимаются в смысле Lyons 1977—1978. В испанском языке они разбиваются на три группы. Недейктические времена не имеют местоположения на временной оси и, отражая самые общие закономерности, характерные свойства, привычки и т.д. , служат для обобщения действительности. Дейктические времена, напротив, располагают событие или ситуацию на временн`ой оси; они делятся на прошедшие, настоящие и будущие. Наконец, относительные времена располагают событие или ситуацию относительно другого события или другой ситуации (об этой классификации применительно к языку поэзии см. Панова-1998). В копле преимущественно используются времена двух первых групп, что напрямую связано с характером ситуации, лежащей в ее основе, и с ориентацией на разговорную речь. Кроме того, в копле широко задействована вся сфера модальности.

В рассмотренных нами коплах насчитывается около 1000 предложений с личными формами глагола. Из них на недейктическиевремена приходится ок. 300 случаев (30%). Недейктические времена представлены, в основном, во вневременных суждениях (преимущественно в частных вневременных, а не в общих), ср. настоящее вневременное, Presente intemporal, в (12) Muchos hilos de tristeza,/ pocos hilos de alegría,/ forman muy entretejidos /esta tela de la vida. {Много нитей грусти, / мало нитей радости/, создают, тесно переплетаясь, / эту ткань жизни}. Используются они и в обобщающих суждениях, передающих «идеальный» образ, ср. настоящее узуальное, Presente habitual, в  (13) Aprenden pronto a llorar / las mujeres cuando nacen [Presente как относительное время],/ luego aprenden a hablar mucho / y nunca aprenden a callar. {Быстро учатся плакать / женщины, когда они рождаются,/ потом они учатся много говорить / и никогда не (на)учатся молчать}.

Дейктические времена являются наиболее употребительными (ок. 400 случаев, 40%). Среди дейктических времен в копле наибольшее распространение получают настоящее актуальное (Presente actual), см. (14) Llaman a la puerta / y espero yo a mi amor/ que todas las aldabadas / me dan en el corazon. {Стучат в дверь,/ а я жду своего любимого, / поэтому все удары (дверным) молоточком / мне ударяют в сердце} и прошедшее фактическое (Pretérito perfecto simple), ср. (15) A la mar fui por naranjas, / cosa que la mar no tiene [Presente intemporal], / toda vine mojadita [DIM] / de olas que van y vienen. {В море я пошла за апельсинами, / (за) тем, чего в море нет,/ я вышла (из моря) вся мокрая [DIM]/ от волн, которые набегают и убегают.}, несколько реже встречается перфект (Pretérito perfecto compuesto), ср. (16) La felicidad pasó / por mi puerta cierto día, / la vió cerrada, se fue [три первых глагола — Pretérito perfecto simple] / y no ha vuelto todavía. {Счастье прошло / мимо моей двери однажды,/ оно ее увидело закрытой, ушло / и пока не вернулось}, совсем редко — будущее фактическое (Futuro simple), ср. (17) Vendrá mi amante y dirá:/ — ¿Que tienes, que estás llorosa? / Y yo le responderé: / - Contigo ninguna cosa. [Прийдет мой любимый и скажет: / - Что с тобой, от чего ты заплканна?/ И я ему отвечу: / — С тобой – ничего.] К этому нужно добавить, что в копле используется большое количество глагольных перифраз [PERIFR], которые передают настоящее актуальное (см. (6)), ближайшее будущее, фазы действия (начало, продолжение и окончание), повторение действия, вносят модальные смыслы – в частности, передают идею необходимости (см. (19)) и т.д.

Из относительных времен в копле употребляются лишь те, которые передают наиболее обобщенную ситуацию (см. употребление Presente в (13)) или создают фон для основного события (Pretérito imperfecto, редко). Другие относительные времена не употребляются, поскольку они замедляют динамику сюжета; это в первую очередь относится к Pretérito plusqumperfecto, с помощью которого говорящий возвращается от одного события в прошлом к другому событию, которое предшествует первому. Итак, неупотребительность относительных времен (на эту группу приходится ок. 10 случаев, 1%) лишний раз доказывает, что копла практически никогда не отклоняется от главной линии сюжета.

Из сферы ирреальной модальности (вся группа ок. 280, 28%) наиболее употребительными являются повелительное наклонение (Imperativo; ок. 140, 14%), см. (1), сослагательное наклонение (ок. 50, 5%), Subjuntivo Presente (см. (6), (7), (11)) и Subjuntivo Pasado (см. (5)), редко — условное наклонение (Condicional; ок. 10, 1%). Отметим также, что в копле не менее редки и условные периоды (ок. 80, 8%) (как правило, первого типа, соотносящиеся с планом настоящего-будущего), ср. (18) Si mi madre no me casa / para el domingo que viene,/ le pego [зд. Presente Simple por futuro] fuego a la casa / con todito [DIM] lo que tiene. {Если (моя) мама не выдаст меня замуж / к следующему воскресенью, / я ей подожгу дом / со всем [DIM], / что у нее есть}.

Копла занимает промежуточное положение между пословицами и поговорками, с одной стороны, и авторской, книжной поэзией, с другой не только по своим тематическим и грамматическим характеристикам, но и по своим коммуникативным характеристикам.

Вообще, теория «лирической коммуникативной ситуации» сложилась в результате перенесения функций языка Р. О. Якобсона (Якобсон-1975) на тексты авторской поэзии. Поэт (отправитель сообщения в терминах Якобсона) Х пишет стихотворение в месте L во время T (и в некоторых случаях посвящает его внутреннему адресату А). В свою очередь внешний адресат – читатель Y (получатель сообщения или адресат), отделенный от поэта и в пространстве, и во времени,— довоссоздает в своем воображении «картину действительности», частично заданную стихотворением. Как неоднократно отмечалось, в лирике многие языковые механизмы (в т.ч. пространственный и временной дейксис (слова типа здесь — там, сейчас — тогда, грамматические времена и т.д. ) создают иллюзию читательского присутствия в порождаемом поэзией мире и тем самым в поэзии имитируется разговорная ситуация. Возвращаясь к копле, отметим следующее: чем более индивидуализированна жизненная ситуация в ней, тем ближе она к авторской поэзии. Индивидуализация создается, в частности, тогда, когда "Я" наделяется полом, возрастом, социальным статусом и другими конкретными признаками, ср. девушка на выданье в копле (19) A Sevilla me he de ir [PERIFR] / a querer a un sevillano; / que los mozos de esta tierra, / mucha paja y poco grano [METAPHOR]. {В Севилью мне нужно поехать [PERIFR], / чтобы полюбить там севильца, / потому что парни этого края / — много соломы и мало зерна [METAPHOR]}.

С книжной поэзией коплы сближаются, естественно, и имитированием разговорной ситуации. Так, по нашим подсчетам, личное местоимение «Я» появляется в 190 коплах (68%); им обозначается одновременно и говорящий, и участник ситуации; еще в 30 четверостишиях (10%) встречается только притяжательное местоимение mi, которое обозначает говорящего и его отношение к описываемой ситуации. К этому необходимо добавить, что в большом количестве рассматриваемых четверостиший есть внутренний адресат. Наиболее распространенным адресатом является второй участник ситуации – tu (ты), в 150 коплах (50%), см. (7)). Что же касается обращений, то в рассмотренных нами коплах оно встречается в 33 случаях (11%); примечательно, что в позиции обращения может стоять не только имя одушевленного существа (madre, мама, niña, девочка, ласкательное обращение к девушке и др.) но и, например, название города, ср. Málaga в (3).

Пословицы и поговорки, т. е. готовые речения, произносимые «по поводу», также могут рассматриваться как определенный тип сообщений. Они предполагают такую разговорную ситуацию, когда говорящий (но не автор!) Х и слушающий Y находятся в одном месте L (хотя и не обязательно) в момент T, в который (или до которого) имеет (имела) место ситуация S; пословица или поговорка, в которой художественно интерпретируется ситуация, аналогичная S, своими этическими оценками, своей образностью, а также метким и афористичным языком, эмоционально воздействует на слушающего Y, ср. (20) Наш пострел везде поспел; Хозяин – барин. Воздействие на адресата может быть не только эмоциональным, но и перлокутивным: внутренняя коммуникативная структура некоторых пословиц и поговорок такова, что ими осуществляется еще и прямое воздействие на поведение адресата, на его ментальное состояние и т. д., ср. (21) Не малина, не обсыпешься (эта поговорка произносится в ситуации, когда адресат не желает что-то делать, мотивируя это трудностью выполнения задачи). Возвращаясь к копле, отметим следующее: чем более типизированна жизненная ситуация в ней, тем ближе стоит копла к сентенциям, пословицам и поговоркам. К таким коплам, очевидно, относятся сентенции и рассуждения, содержащие народную мудрость, в которых к тому же «Я» полностью отсутствует (50 случаев, 17%), ср. (22) El libro de la experiencia / No le sirve al hombre en ná; / ¡Tiene al final la sentencia, / y nadie llega al final! {Книга [жизненного] опыта / ни в чем не помогает человеку;/ у нее поучение в конце, / а до конца никто не доходит}. Тем не менее «коммуникативная ситуация» пословиц и поговорок не полностью совпадает с «коммуникативной ситуацией» коплы, потому что копла не предполагает ни «утилитарного» использования, ни оценочности, ни перлокутивного воздействия.

"Коммуникативная ситуация" коплы определяется тем, что у нее нет автора. Однако, даже и при отсутствии автора для коплы исключительно важен фактор адресата. Ориентированность на адресата проявляется помимо повелительного наклонения, речи от первого лица, внутреннего адресата, рассмотренных выше, еще и в том, что слушающий имеет возможность отождествить себя с субъектом ситуации. Вот только один пример: (23) No hay pueblo como mi pueblo, / ni valle como mi valle, / ni casa como mi casa, / ni calle como mi calle. {Нет [такой] деревни, как моя деревня, / ни [такой] долины, как моя долина, / ни [такого] дома, как мой дом, / ни [такой] улицы, как моя улица}. Поскольку у коплы нет автора, то и притяжательное местоимение 1-ого лица mi (мой) отражает не реальные пристрастия автора (или Я-субъекта), а, скорее, крестьянскую (или человеческую?) психологию – то место, в котором родился и живешь, лучше, чем все остальные. Если бы это четверостишие было авторским текстом, то местоимение mi соотносило бы деревню с единичной деревней, которая, вдобавок, в читательском воображении наделялась бы индивидуальными чертами.

Продолжая серию различий между коплой и авторской поэзией, отметим, что дейктические элементы в копле малочисленны. В частности, в копле отсутствуют пространственные и временные дейктические слова, потому что одна из их функций в художественном тексте — создать совершенно особенный мир⁴ или особую денотативную ситуацию. Что касается других дейктических показателей — личных местоимений и времен глагола-, то они, естественно, очень частотны в копле. Тем не менее, их интерпретация в данном типе текста может отличаться от той интерпретации, которая возникает при чтении книжной (авторской) поэзии. Ср. (24) Van y vienen las olas, / a las orillas del mar, / mi pena con las que vienen, / mi bien con las que se van. {Убегают и набегают волны / к берегам моря, / моя печаль с теми, которые набегают, / мое счастье [досл. благо] с теми, которые убегают}. Если бы это четверостишие было авторским, то мы скорее всего расщепили бы «Я» по меньшей мере на четыре «Я» - Я¹ — рассказчик, Я² — «точка» в пространстве и во времени, по отношению к которой описывается все происходящее, Я³ — наблюдатель, Яⁿ — субъект описываемой ситуации. По двум глаголам движения, ir / venir (движение волн от … vs по направлению к какому-либо объекту или говорящему) мы бы определили пространственное положение Я-субъекта — на берегу моря (Я²); введя фигуру наблюдателя (Я³), мы бы представили Я-субъекта смотрящим на волны. Наконец, описываемой ситуации соответствовало бы и время глаголов van и vienen — настоящее актуальное, Presente actual. При интерпретации этого четверостишия как коплы «Я», очевидно, не будет соотноситься с «точкой в пространстве и во времени». Дело в том, что в этой копле описываются две ситуации, а не одна. Первую мы условно назовем «в природе» (1-2 строка). А вторую — «в природе / у меня» (3-4); в ней Я-субъект участвует лишь косвенно. Итак, «в природе» происходит движение волн относительно берега моря; глаголы ir / venir – это типичные предикаты, описывающие их движение (см. те же предикаты в (15)). В строках 3-4 море получает дополнительную символическую «нагрузку» — ему перепоручается роль судьбы. Соответственно, люди получают то, что море приносит, и у людей отнимается то, что море уносит. Заметим, что на всем протяжении коплы пространственное положение Я-субъекта остается «за кадром». С такой интерпретацией согласуется и другое время всех четырех глаголов; это или настоящее расширительное, или настоящее узуальное, Presente habitual.

На основании двух разобранных примеров мы можем сделать вывод, что за авторскими текстами всегда стоит уникальное человеческое сознание. Для коплы же, напротив, в большей степени важен обобщенный человеческий опыт; в этом отношении она опять-таки приближается к пословицам и поговоркам. Прямым следствием обобщенности, в частности, становится отсутствие «Я», его оценок, наблюдений и т.д. в коплах-сентенциях (см. (22)).

Попутно отметим, что в копле насчитывается несколько повествовательных типов: преобладает повествование от первого лица (см., например, (17), (24)); крайне редко встречается повествование от третьего лица, ср. (25) Camino del cementerio / se encontraron dos amigos. / — ¡Adiós! – dijo el vivo al muerto;/- ¡Hasta luego! – el muerto al vivo. {Дорога на кладбище / встречаются двое друзей. / - Прощай!,— сказал живой мертвому; — До встречи!,— мертвый – живому}. Некоторые коплы могут даже строиться по драматическому принципу, как диалог, состоящий из двух реплик, ср. (26) – Hija mía, dime pronto / ¿con quién te quieres casar?/ — Madre, con el padre cura, / coge trigo sin sembrar. {- Дочь моя, скажи-ка мне, / за кого ты хочешь выйти замуж? / — Мама, за священника, / он собирает пшеницу, не сея}.

Язык коплы заслуживает того, чтобы сказать о нем отдельно. С одной стороны, в копле явственно прослеживается ориентация на разговорный язык, простой, безыскусный. Лексика коплы представляет собой тот набор слов, который используется при повседневном общении. Как и в разговорной речи, в языке коплы содержится большое количество уменьшительных и уменьшительно-ласкательных слов (см. пометку DIM в приводимых примерах); при этом суффикс -ito присоединяется не только к существительным и прилагательным (mojadita, промокшая (DIM) в (15)), но вдобавок и к кванторным словам (todito, все (DIM) в (18)) и причастиям.

На первый взгляд может показаться, что у коплы и нет своего языка: ни в лексике, ни в грамматике она не отклоняется от разговорной речи. В копле практически не встречаются риторические блестки, свойственные авторской поэзии, метафоры (см., однако, mucha paja y poco grano (о парнях) в (19)); в ней мало символов (см. el mar в (15), (24)) и редки сравнения (см. yo como sol a buscarte, / tú como sombra a huirme в (8)); паронимы и языковая игра (см. cuesta и cueste в (11), а также (7)) тоже редко украшают тексты коплы. Иными словами, «теория отклонений» для большинства четверостиший коплы никак не годится.

Однако, при всей простоте своего языка, копла никак не противоречит "закону единства и тесноты стихового ряда", который приложим, вообще говоря, ко всем шедеврам лирики. Ведь основная задача коплы — "Decir mas en pocas palabras" {Сказать много [досл. больше] в немногих словах}. Более того, язык, который мы находим в копле, мог бы послужить классическим образцом для определения, данного Р. О. Якобсоном поэзии, – «язык в его эстетической функции». В связи с тем, что стихотворное пространство коплы очень небольшое, внутри коплы возрастает лексическая и синтаксическая связность. В частности, особое место отводится союзу que, вводящему придаточные предложения причины, цели, следствия, а также относительным местоимениям quien, lo/la и др., заменяющим уже названное существительное, а в случае lo – еще и целую пропозицию. Другое следствие сюжетной сжатости коплы — ее лаконичный и афористичный язык, близкий к языку пословиц и поговорок.

В заключении нам остается остановиться на тех формальных особенностях коплы, которые делают ее произведением фольклора. Главный конструктивный принцип построения текста — параллелизм – проявляется на всех уровнях, начиная от фонического и кончая образным (см. (8)). Примечательно, что в основе многих четверостиший лежит ритмико-синтаксический параллелизм, ср. (27) El niño llora riendo, / el rico goza gastando, / el pobre vive muriendo, / y el pueblo canta llorando. {Ребенок плачет, смеясь, /богач наслаждается, тратя (деньги), / бедняк живет, умирая, / а деревня поет, плача} (ср. также (1), (9)). В этом примере все четыре строки содержат предложения, которые синтаксически устроены единообразно: открывается оно существительным с родовой референцией в позиции подлежащего, затем следует глагол, вводящий наиболее характерное действие для этого класса людей, основной предикат, и, наконец, завершает строку герундий (нефинитная форма глагола), вторичный предикат. В копле встречаются и другие модели синтаксического параллелизма — например, когда синтаксически сходные фразы занимают пространство двустишия, см., например, (2), (5), (17), (26). Нельзя не отметить, что фольклорные произведения малых форм (такие, как копла) хорошо согласуются с принципом эквивалентности Р. О. Якобсона, что, однако, не всегда можно сказать о книжной поэзии.

Из всего сказанного напрашиваются два вывода. Первый касается оппозиции “народное” vs “книжное” в копле. То, что копла испытывает притяжение этих двух крайних полюсов культуры, конечно же, делает ее уникальной и неповторимой. Но по этой же самой причине копла не вписывается в образ идеального лирического текста. Второй вывод касается обобщений, которые делаются в теоретической поэтике. Полностью соглашаясь с Е. Косериу в том, что обобщения не охватывают и не могут охватить всех видов и родов лирической поэзии (Coseriu-1985), мы не можем не признать их прогрессивной роли в истории филологии. Теоретическая поэтика движется вперед, сперва находя закономерности, а затем пересматривая их; в результате расширяются наши представления о лирике и о многообразии ее форм.

БИБЛИОГРАФИЯ